По галицкому боевому фронту.
(Дела и люди последних дней).
VIII.
У НЕПРИЯТЕЛЬСКИХ ПОЗИЦИЙ.
К Жидачову. Миновали Раздол и Залесье. Все та же идиллическая Галичина в ревнивой тени своих рощ и садов, в ярких пятнах пестрых баб, в капризных петлях и извивах своих речек, в густых и уже высоких всходах благословенных нив. Это там, куда еще не проникли немцы. Чудесные места, захваченные ими, благодаря преимуществу их крупных орудий, обилию снарядов и подвижности громадных армий, гибких потому, что гибок и подвижен их тыл,—в ином виде. Там все сожжено, вырублено, уничтожено. Беженцы оттуда с ужасом передают, что делается германцами и мадьярами. Они, как смерч, проходят по цветущему краю, оставляя за собой одне сплошные пустыни!..
В стороне все время артиллерийский бой.
Раскатывается гул германских орудий по нашим предполагаемым позициям. Бурые призраки разрывов ходят по всему юго-западному фронту. Визгливая подлая шрапнель то-и-дело вскакивает над полями и лощинами, точно выкидывая облачка, где ярко-желтые дымы мешаются с серыми, и около нет-нет, да зашуршит осыпь картечи. Направо, точно повитые сизой дымкой, расстилаются леса и перелески. Приземлился от одних к другим тонкий молодняк. Точно холеные галицкие дебри сплетаются им как руками. Там, за ними,—темные клубы. Все выше и выше возносятся к чистым сегодня небесам и расстилаются под ними. Горят мирные деревни, а неприятельские окопы уже впереди, у самых опушек. Оттуда нет – нет, да и затявкают винтовки. Нас отлично им видно. Но сегодня немец подобрел или ждет подвоза снарядов. Не хочется их тратить на такую старую, ржавую и расколовшуюся кастрюлю, как мой автомобиль. Должно-быть, соображают: и сам рассыплется в дребезги, похоронив под ними несообразительного седока.
Здесь уже везде следы недавних битв.
Генерал Г. еще на-днях по всему этому простору гнал немцев.
Оторопелый, не ожидавший такого отпора враг сдавался целыми ротами и батальонами. Один их взвод бросился на колени перед загорелыми, запыленными солдатами одного из старых скобелевских полков. «Мы его в клещи взяли. Нас было всего двенадцать человек. Да враг уж очень ослеп. Потом нам говорил: «Откуда вы пришли? Прежде тут другие были, и нам от самого кайзера было обещано: «Не боем, а только маневром, как на параде, дойдете да Львова и отдохнете там». Много между ними было истинных героев. Офицер, окруженный нашими, на предложение сдаться сначала расстреливал в нас все патроны своего маузера, а потом, зажав его в кулак, бросился с ним на ближайшего солдата и нанес тому страшный удар в голову, но сам попал под штык. Другой отбивался, пока прапорщик не накинул ему на шею шнурка от кобуры. Первый—тяжело раненым, второй—живьем были взяты. Оба потом говорили: «Мы. все равно, не останемся жить. Пруссаки в плен не сдаются». Должно-быть забыли, что в этот день и в ночь, следовавшую за ним, здесь именно положили оружие около 6,000 их солдат с тремя стами офицеров, таких же, как и они.
Мы на плечах у бежавших немцев докатились бы, таким образом до Стрыя.
Они не останавливались ни на минуту, потому что паника одурманивала их до потери сознания. Ведь, многие из них сослепу врывались в наши ряды, воображая, что уходят на юг.
Стрый уже двадцать восьмого был бы наш. Все позиции противника отодвинулись бы за него.
Но, очевидно у штаба нашего южного фронта были свои соображения, в связи с общим планом этого раскинувшегося на сотни верст боя. Генерала Г. остановили, и немцы уже тридцатого опять перешли отсюда в наступление. И с какими яростью и бешенством! Точно они хотели взять реванш, сторицей отплатить нам за канунный разгром. Им не повезло, но передовая волна их опять докатилась почти до Днестра и заняла на нем селение Грушки…
ВАС. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО.
Комментарии